Теперь, когда я решила, что через несколько месяцев соберу итоговую часть своего дневника, я снова вспомнила весь свой долгий авторский путь, который превратился в сборник историй, который я начала писать больше года назад. Я начала его писать через 1,5 месяца после смерти своего единственного ребенка. Сейчас мне даже в это трудно поверить — как я вообще могла в таком жутком состоянии шока что-то думать и что-то писать? Зачем я делала это каждый день? Для кого?
Для себя.. чтобы спасти себя от безумия. Я помню, как для меня эта ежедневная запись в дневник стала чем-то вроде манифестации своего еще живого присутствия и еще здравого рассудка. Пишу, мыслю.. значит — существую. И потом, я дала себе обещание остаться живой до его окончания. И я его выполнила, хотя порой это было единственной ниточкой, связывающей меня с реальностью и с моим возможным будущим, которое наступит.. хотя бы завтра.
Долгое время эта стадия шока и отрицания держала меня в своих относительно безопасных рамках. Почему безопасных?… это как находится в виртуальной реальности. Ты не веришь, что тебя убили, ты не веришь в происходящее, сейчас снимешь очки и все закончится. Мне и правда тогда казалось, что однажды я просто проснусь и весь этот ужас закончится. Но по окончании первых 6 месяцев и первой части дневника этот страшный сон не только не закончился, но вместе с этим пришло понимание, что теперь это будет длится вечно… И вот ты проснулся, но проснулся калекой, без рук и без ног. И сложность вторых 6 месяцев была в том, чтобы вписать себя вот такого инвалида в нормальное, здоровое, амбициозное и счастливое общество. Ты думал, что видишь страшный сон, а потом понимаешь, что на самом деле ты и не спал. На самом деле ты просто урод, калека, и с этим осознанием своей ущербности и своего уродства так и будешь жить долгие долгие болезненные годы, до тех пор, пока не умрешь. Поэтому вторые пол-года я провела в постоянных и навязчивых идеях о смерти. И в этом процессе спускания в яму и создавалась вторая часть. Там были и отрицания, был гнев, была жестокость и ненависть по отношению к себе, были странные, повторяющиеся сны, была борьба, все эти «если бы я сделала то или это», были навязчивые идеи о материнстве и втором шансе как о надежде вернуть Соню, ее душу в новом теле.. все это были напрасные усилия, которые не дали ничего кроме усталости и опустошения.. И вот так, дойдя до предела я поняла, что идти больше некуда. И кажется, в какой-то момент я смирилась. Вернее, мне сначала так показалось. Я решила, что я начинаю выздоравливать, ведь мне уже не было так больно. Я уже не чувствовала такой острой боли. Я опустила руки, голову, взгляд. Я перестала видеть, слышать и чувствовать. Мне казалось, что это нормально, ведь я в депрессии. Но все чаще я стала слышать от Саши упреки в своей отстраненности, безразличии. Я хотела думать, что это был этап смирения или принятия.. но оказалось, что это очередная иллюзия моего ума. Это была очередная ловушка. Я была все так же несчастна. Я не просто смирилась с болью. Я согласилась быть и оставаться несчастной навсегда. Это не было смирение, это была покорность. Это была сдача по всем фронтам. Как усталый узник, который уже не может и не хочет бороться, когда идет на смерть по приказу своего тюремщика.
Вспоминая известную многим психологам модель принятия горя Элизабет Кюблер-Росс, я все думаю, где и на какой стадии я тогда была? Мне показалось, что эта стадия депрессии, которая имеет тысячи оттенков и полутонов никогда и не отпускала меня.. я как будто на американских горках поднималась до уровня гнева, чтобы потом вновь спуститься до глубокой ямы депрессии, желая умереть самой мучительной смертью, потому что «заслужила этого». Мои счастливые моменты с Соней стали казаться мне какой-то краткой вспышкой сознания — то ли сон, то ли воспоминания из другой жизни. Я драже стала бояться, что стану забывать о том, как много хорошего было у нас…
Теперь я понимаю, что все это было необходимо, я не могла избежать ни одного из этих сложных этапов. Это не был путь из точки А в точку Б. Не было никакого пункта назначения. Нужно было как в старых русских сказках пройти весь путь до конца и истоптать 7 пар деревянных, а потом и 7 пар железных сапог, чтобы оказаться там, где я в итоге оказалась. В глубокой депрессии.
Большинство из нас боятся депрессии. Это такое страшное слово… депрессия… Депрессия — основная причина суицидов, алкоголизма, массовых убийств и психических заболеваний… Но когда речь идет о работе горя, депрессия может быть необходимой частью этой обязательной работы. Психологи говорят, что для людей тяжело-больных неизлечимыми болезнями наступает такой этап, когда им приходится примириться со своей скорой и часто болезненной смертью. И без этого этапа — депрессии, признать и принять свою болезнь не представляется возможным. Чтобы примириться с ней, нужно согласиться с ней, сдаться ей.
Спасение души, принятие своей судьбы и божественного плана не произойдет, если отрицать смерть, отворачиваться от нее, продолжая с ней бессмысленную борьбу. В депрессии есть потенциал для великого исцеления, возможность для нового начала. Это столкновение с истиной, которую мы не можем купить, продать или приманить к себе истошными криками. В какой-то момент может возникнуть глубокое чувство того, «насколько мы бессильны».
Хотя большинство относятся к депрессии настороженно, она является продолжением важного процесса. Может быть самого важного процесса в твоей жизни, раз уж с тобой случилось такое ужасное горе, как потеря ребенка — процесса работы горя. Нам некуда повернуться, некуда спрятаться, ничто не происходит так, как мы того хотим. Мы приходим туда, где начинаем видеть, какими реально должны быть вещи.
Исходя из того, что мы не можем контролировать вселенную, понятно, что депрессия имеет силу вести нас к новым открытиям в себе. Это болезненный процесс отделения от себя частей, которые умирают каждое мгновение. Мы приходим в уныние, когда видим свою ранимость и беспомощность перед осознанием того факта, что все теперь изменилось, и эти перемены ты не в силах остановить или изменить. Эти перемены не зависят от тебя.
Фактически, именно в депрессии человек может начать впервые принимать ответственность за то, как он реагирует на эти изменения. И в этом бесстрашии и рождается новая любовь, новые отношения с собой, со своей душой. Для некоторых депрессия может быть посвящением в новую жизнь, которая является не борьбой с трудностями, а оказывается новой возможностью для проявления своего скрытого ранее, не использованного потенциала.
На этом этапе становится труднее общаться с близкими. Большинство продолжает пытаться разговорами вывести тебя из состояния депрессии, уговорить тебя стать другой, «починить» тебя как можно скорее: «Не печалься, все будет хорошо!» может так и будет… но каждый должен увидеть это сам. Прикосновение вашей руки к руке другого человека намного важнее, чем все слова, которые вы можете сказать.
Выход из депрессии был только один. Я ждала смирения. Я училась искать смирение в том, что постепенно примирялась с каждой своей разбитой мечтой о счастье: «Мы с Сашей хотим быть счастливой семьей?» — нет, это только твои фантазии… «Мы снова станем с Сашей мамой и папой?» — нет, этого не будет. «У нас с Сашей общее дело, общий смысл?» — нет, его нет. «Мы вместе? Мы заодно?» — нет, ты одна. Каждый мой вопрос «о нас» со временем разбивался о реальность. Я стала привыкать к этим «нет». Я очень устала от надежды тогда. Я возненавидела это слово и это безмолвное, покорное ожидание. Так, чтобы мне не было слишком больно я нашла для себя «рабочий» способ обезболивания. Кто-то пьет антидепрессанты, кто-то употребляет наркотики или алкоголь, чтобы заглушить голос своего сознания. Я занималась аутотренингом. Причем делала это неосознанно. Я так часто стала себя «успокаивать» тем, что нечего больше бояться и не о чем больше переживать, потому что.. я уже умерла. А мертвые не чувствуют боли. Мне оставалось только дождаться конца этого бесцветного пустого ожидания, которые с каждым днем, с каждой неделей становилось все более нереальным… виртуальным что ли.. Я не могу изменить прошлое — говорили мне психологи и Саша. Да, это верно… но я могу изменить свое отношение ко всему. И вот результат.. и я снова вернулась на самую первую стадию. Стадию шока и отрицания. Отрицания своего существования. Год или десять лет нужно было ждать этого физического конца, это уже было не так важно. Нет, иногда все еще прорывались мысли о том, что такое существование — это то же самое, что суицид. Ты жив, но внутри мертв. И ты делаешь это с собой осознанно. Так не гуманнее ли прекратить это безумие? И вот уже стадия торга… И снова презрение и ненависть к себе, такой жалкой, такой слабой… и снова депрессия. Казалось, этому не будет конца. «Зачем ждать смерти, зачем бояться ада?» — думала я, — «ведь я уже умерла и я уже в аду..»
Как же я поняла, что в конце своего пути, вместо ожидаемого смирения, я попала в свою же ментальную ловушку? Я не выстрадала свое смирение, не заработала его, как мне тогда казалось, вместо этого я оказалась в покорности. Покорность – это привязанность к жизни, тихое отчаяние, в котором многие проживают большинство своих жизней. Это сделка с условиями, которые формулируются так: «Если ничто не является очень плохим, я не буду ожидать, что оно будет слишком уж хорошим». Тупик и застой в жизни.
Очевидно, существует много уровней принятия. И все же следует отметить, что это самая непонятная стадия переживания горя. И возможно их и правда довольно легко спутать, особенно, когда ты пробираешься на этом пути в одиночку. Мне кажется, что покорность или еще это чувство можно назвать отчаяние, отличается от настоящего принятия. Отличительной чертой принятия является открытость сердца, мягкость и непосредственность высказываний. Элизабет Кюблер-Росс так описывает стадию принятия: «Стадия принятия просто означает, что люди столкнулись со своей конечностью, научились пребывать в настоящем, не беспокоятся о завтрашнем дне».
На этой стадии у человека остается так мало предпочтений, изоляции и надежд, потому что страх постепенно превращается в доверие к процессу. В противовес принятию, отчаяние – это еще один побег от страха, смерть перед смертью, этот вариант запускает новый круг смятения, гнева, отрицания и боли. Ровно до тех пор, пока сознание вновь не подстегнет какой-то очередной эмоциональный момент. Это похоже на чередование чрезмерного возбуждения и абсолютной апатии. А вот такое проживание мук ада, за которым следует безмятежность овоща.. Это… как не ужасно об этом рассуждать — первые признаки биполярного расстройства психики. И это замкнутый круг, если его не пресечь, может повторяться бесконечно, если не сделать то, что необходимо для завершения перехода. Все потому, что не происходило главного — страх оставался там же, где он и был оставлен. Более того, страхи продолжали множиться. Это стало похоже на темный страшный чулан, в который долгое время складывали все самое непригодное, не приятное и даже опасное. Все это долгое время прятали там, продолжая складировать там мусор и хлам. Но однажды, открыв эту дверь, ее уже не возможно было закрыть. Именно так и случилось, когда со мной спустя много месяцев пыталась поговорить Анна. Она открыла правду, как бы долго и упорно я не пыталась ее скрывать в своем чулане.
Так я поняла, что обманула сама себя. Именно она показала мне, что я ошибочно приняла отчаянье за принятие.
Это время как раз совпало с окончанием второго «срока» моих самонаблюдений, которые превратились во вторую часть дневника. Поэтому вторая часть закончилась так неоднозначно. Я поняла, что я заблудилась и нуждаюсь в помощи. После краткого периода осознания своего положения, я снова стала наблюдать за собой, пообещав себе, что в этот раз постараюсь не обманывать хотя бы себя. И спустя время снова появились мои записи, уже после того странного и тяжелого для меня разговора с Анной. Потом была еще одна попытка работы с другим психологом. И я пока еще не решилась на долгосрочную работу с ней. Но начало, кажется, было положено — я перестала бродить в темноте, я начала сверяться с картой.
Теперь, спустя год и три месяца, оглядываясь назад на этот трудный путь, я понимаю, что каждая из этих стадий являлась развитием предыдущей, каждая давала немного больше пространства. Отрицание – это ограниченность и закрытость, которая, раскрываясь, позволяет разочарованию от жизни перерастать в страх. Страх подстегивает гнев внутри. Когда становится очевидным, что никакая «справедливость» не восторжествует и небеса не разверзнуться, чтобы свершилось великое правосудие, а «виновные» остались живы и здоровы, мы садимся за стол переговоров и начинаем торговаться: «Что мне сделать, чтобы боль не была такой сильной?» Или, как это было в моем случае, я искала возможные и не возможные способы все «исправить» новой беременностью. По мере следования по пути разочарования и опустошенности, мы все больше погружаемся в депрессию, все яснее осознаем, насколько мы далеки от истины. Видя, что наш страх продолжает держать нас во тьме, мы в итоге принимаем его и тем самым позволяем своим защитным стенам рухнуть, чтобы перед нашим взором открылось новое пространство. Мы перестаем быть кем-то. Постепенно мы входим в пространственность бытия, в которой есть место для всего. Мы принимаем смерть и переживаем целостность, которой всегда были.
Возможно, подлинное принятие начинается тогда, когда мы принимаем смерть внутри. При этом смерть оказывается не врагом, а великим учителем, который направляет нас к нашим страхам и побуждает нас работать с ним, а не под его влиянием. Предназначение смерти в том, чтобы научить нас относиться к жизни как к целому, а не как к какому-то опасному проявлению реальности, от которого мы должны убегать.
